— Будь у нас в этом составе два Канингема, присяжные так никогда и не вынесли бы приговора.
— И ты не отвёл из присяжных человека, который накануне хотел тебя убить? — медленно сказал Джим. — Как же ты мог пойти на такой риск, Аттикус, как ты мог?
— Если разобраться, риск был не так уж велик. Какая разница между двумя людьми, если оба они готовы засудить обвиняемого? А вот между человеком, который готов осудить, и человеком, несколько сбитым с толку, разница всё-таки есть, согласен? Из всего списка только о нём одном я не знал наверняка, как он проголосует.
— А кем он приходится мистеру Уолтеру Канингему? — спросила я.
Аттикус встал, потянулся и зевнул. Даже нам ещё не время было спать, но ему хотелось почитать газету. Он поднял её с полу, сложил и легонько хлопнул меня по макушке.
— Сейчас прикинем, — прогудел он. — Ага, вот. Дважды двоюродный брат.
— Это как же?
— Две сестры вышли за двух братьев. Больше ничего не скажу, соображай сама.
Я думала-думала и решила: если б я вышла за Джима, а у Дилла была бы сестра и он на ней женился, наши дети были бы дважды двоюродные.
— Вот это да, Джим, — сказала я, когда Аттикус ушёл. — Ну и чудные эти Канингемы. Тётя, вы слышали?
Тётя Александра крючком вязала коврик и не смотрела на нас, но прислушивалась. Она сидела в своём кресле, рабочая корзинка стояла рядом на полу, коврик расправлен на коленях. Я никогда не могла понять, почему настоящие леди вяжут шерстяные коврики в самую жару.
— Да, слышала, — сказала она.
Мне вспомнилась та давняя злополучная история, когда я кинулась на выручку Уолтеру Канингему-младшему. Как хорошо, что я тогда это сделала.
— Вот пойдём в школу, и я позову Уолтера к нам обедать, — объявила я, совсем забыв, что поклялась себе при первой же встрече его отлупить. — А то можно зазвать его к нам и после уроков. А потом Аттикус отвезёт его в Старый Сарэм. А когда-нибудь он, может, и переночует у нас, ладно, Джим?
— Там видно будет, — сказала тётя Александра.
Эти слова у неё всегда означали угрозу, а вовсе не обещание. Я удивилась:
— А почему нет, тётя? Они хорошие люди.
Она поглядела на меня поверх своих рабочих очков.
— Я нисколько не сомневаюсь, что они хорошие люди, Джин Луиза. Но они не нашего круга.
— Тётя хочет сказать, они неотёсанные, Глазастик, — объяснил Джим.
— А что это — неотёсанный?
— Ну, грубый, любит музыку погромче и всякое такое.
— Подумаешь, я тоже люблю…
— Не говори глупостей, Джин Луиза, — сказала тётя Александра. — Суть в том, что, если даже отмыть Уолтера Канингема до блеска, надеть на него башмаки и новый костюм, он всё равно не будет таким, как Джим. К тому же все Канингемы чересчур привержены к спиртному. Женщины из рода Финчей не интересуются подобными людьми.
— Тё-о-тя, — протянул Джим, — ей же ещё и девяти нет.
— Всё равно, пусть знает.
Спорить с тётей Александрой было бесполезно. Я сразу вспомнила, как она в последний раз стала мне поперёк дороги. Почему — я так и не поняла. Я тогда мечтала побывать дома у Кэлпурнии — мне было до смерти интересно, я хотела быть её гостьей, поглядеть, как она живёт, увидеть её друзей. Но это оказалось так же невозможно, как достать луну с неба. На этот раз тактика тёти Александры была другая, но цель та же. Может, для того она и поселилась у нас, чтобы помогать нам в выборе друзей?
— Ну раз они хорошие люди, почему мне нельзя хорошо обходиться с Уолтером?
— Я не предлагала тебе обходиться с ним плохо. Будь с ним учтивой и приветливой, со всеми надо быть любезной, милочка. Но совершенно незачем приглашать его в дом.
— Тётя, а если б он был нам родня?
— Но он нам не родня, а если бы и так, всё равно я сказала бы тебе то же самое.
— Тётя, — вмешался Джим, — Аттикус говорит, друзей выбираешь, а родных-то не выберешь, и признавай их, не признавай — всё равно они тебе родня, и не признавать их просто глупо.
— Узнаю вашего отца, — сказала тётя Александра, — и всё-таки, повторяю, Джин Луизе незачем приглашать Уолтера Канингема в этот дом. Будь он ей хоть дважды и трижды двоюродный, всё равно его незачем принимать у себя в доме, разве только он придёт к Аттикусу по делу. И хватит об этом.
Запрет окончательный и бесповоротный, но всё-таки теперь ей придётся дать объяснение.
— Тётя, а я хочу играть с Уолтером, почему нельзя?
Тётя Александра сняла очки и посмотрела на меня в упор.
— А вот почему, — сказала она. — Потому, что он — по-до-нок. Вот почему я не позволяю тебе с ним играть. Я не потерплю, чтобы ты водила с ним компанию, и перенимала его привычки, и училась у него бог весть чему. Твоему отцу и без того хватает с тобой хлопот.
Уж не знаю, что бы я сделала, если бы не Джим. Он удержал меня за плечи, обхватил одной рукой и повёл к себе. Аттикус услыхал, как я реву от злости, и заглянул в дверь.
— Это ничего, сэр, — сердито сказал Джим, — это просто так.
Аттикус скрылся.
— На, держи, Глазастик, — Джим порылся в кармане и вытащил пакетик жевательной резинки. Не сразу я её разжевала и почувствовала вкус.
Джим стал наводить порядок у себя на столике. Волосы у него надо лбом и на затылке торчали торчком. Наверно, они никогда не улягутся, как у настоящего мужчины, разве что он их сбреет, тогда, может, новые отрастут аккуратно, как полагается. Брови у него стали гуще, а сам он сделался какой-то тонкий и всё тянулся и тянулся кверху.
Он оглянулся и, наверно, подумал, что я опять зареву, потому что сказал:
— Сейчас я тебе кое-что покажу. Только никому не говори.