Мы с Диллом стали смотреть в другое окно. Аттикуса окружили какие-то люди. Кажется, они говорили все разом.
— …завтра переведём его в окружную тюрьму, — говорил мистер Тейт. — Я вовсе не хочу никаких неприятностей, но не могу поручиться, что их не будет…
— Не глупите, Гек, — сказал Аттикус. — Мы не где-нибудь, а в Мейкомбе.
— …говорю, мне просто неспокойно.
— Гек, мы для того и получили отсрочку, чтобы не надо было ни о чём беспокоиться, — сказал Аттикус. — Сегодня суббота. Суд, вероятно, состоится в понедельник. Неужели вы не можете подержать его здесь одну ночь? Навряд ли кто-нибудь в Мейкомбе поставит мне в вину, что я не отказываюсь от клиента, все знают — времена сейчас тяжёлые.
Все вдруг развеселились, но сейчас же затихли, потому что мистер Линк Диз сказал:
— Из здешних-то никто ничего не затевает, меня беспокоит эта шайка из Старого Сарэма… А вы не можете добиться… как это называется, Гек?
— Передачи дела в другой округ, — подсказал мистер Тейт. — Сейчас от этого, кажется, толку не будет.
Аттикус что-то сказал, я не расслышала. Обернулась к Джиму, но он только отмахнулся — молчи, мол.
— …и потом, — продолжал Аттикус погромче, — вы ведь не боитесь этой публики, верно?
— …знаете, каковы они, когда налакаются.
— По воскресеньям они обычно не пьют, они полдня проводят в церкви, — сказал Аттикус.
— Ну, это случай особый, — сказал кто-то.
Они всё гудели и переговаривались, и, наконец, тётя сказала — если Джим не зажжёт свет в гостиной, это будет позор для всей семьи. Но Джим не слышал.
— …не пойму, во-первых, чего ради вы за это взялись, Аттикус, — говорил мистер Линк Диз. — Вы на этом деле можете всё потерять. Всё как есть.
— Вы серьёзно так думаете?
Когда Аттикус задаёт этот вопрос — берегись! «Ты серьёзно думаешь сделать этот ход, Глазастик?» Хлоп, хлоп, хлоп — и на доске не остаётся ни одной моей шашки. «Ты серьёзно так думаешь, сын? Тогда почитай-ка вот это». И целый вечер Джим мается, одолевая речи Генри В. Грейди.
— Послушайте, Линк, может быть, этот малый и сядет на электрический стул, но сначала все узнают правду, — ровным голосом сказал Аттикус. — А вы её знаете.
Поднялся ропот. Аттикус шагнул назад к крыльцу, но все подступили ближе, и шум стал каким-то зловещим.
— Аттикус! — вдруг крикнул Джим. — Телефон звонит!
Все вздрогнули от неожиданности и отодвинулись; этих людей мы видели каждый день: тут были лавочники, кое-кто из мейкомбских фермеров; тут были и доктор Рейнолдс и мистер Эйвери.
— Так ты подойди к телефону, — отозвался Аттикус.
Все засмеялись и разошлись. Аттикус вошёл в гостиную, щёлкнул выключателем и увидел, что Джим сидит у окна весь бледный, только кончик носа красный, потому что он был прижат к стеклу.
— Что это вы тут сидите в темноте? — удивился Аттикус.
Джим смотрел, как он сел в кресло и взялся за вечернюю газету. Иногда мне кажется, Аттикус все самые важные события своей жизни обдумывает на досуге, укрывшись за страницами «Мобил реджистер», «Бирмингем ньюс» и «Монтгомери эдвертайзер».
Джим подошёл к Аттикусу.
— Они приходили за тобой, да? Они хотели с тобой расправиться?
Аттикус опустил газету и поглядел на Джима.
— Чего это ты начитался? — спросил он. Потом прибавил добрым голосом: — Нет, сын, это наши друзья.
— Это не… не шайка? — Джим смотрел исподлобья.
Аттикус хотел сдержать улыбку, но не сумел.
— Нет, у нас в Мейкомбе не бывает разъярённой толпы и прочих глупостей. Я никогда не слыхал, чтобы у нас свирепствовали банды.
— Одно время ку-клукс-клан охотился на католиков.
— Я и про католиков в Мейкомбе никогда не слыхал, — сказал Аттикус. — Ты что-то путаешь. Давно уже, примерно в девятьсот двадцатом году, тут существовал ку-клукс-клан, но это была по преимуществу организация политическая. И никого они тогда не могли испугать. Как-то они устроили демонстрацию у дома мистера Сэма Ливи, но Сэм вышел на крыльцо и сказал, что, видно, плохи их дела, раз они ходят вокруг него в балахонах, которые из его же полотна и шили. До того их застыдил, что они ушли.
Семейство Ливи отвечало всем требованиям, которые предъявлялись в Мейкомбе к людям благородным: Ливи употребляли с пользой свой ум и способности, и уже пять поколений жили в нашем городе на одном и том же месте.
— Ку-клукс-клан умер и никогда не воскреснет, — сказал Аттикус.
Я пошла проводить Дилла, потом вернулась и из-за двери услышала, как Аттикус говорит тёте:
— …наравне со всеми готов отдать дань уважения женщинам Юга, но отнюдь не жертвовать человеческой жизнью в угоду мифу, защищая их от опасности, которая им не грозит.
Голос у него был такой… я подумала — опять они ссорятся.
Я пошла искать Джима, он был у себя — лежал на кровати и о чём-то думал.
— Они поругались? — спросила я.
— Вроде того. Она всё донимает его из-за Тома Робинсона. Она почти что сказала Аттикусу, что он позорит всю семью. Я… я боюсь, Глазастик.
— Чего боишься?
— Боюсь за Аттикуса. Вдруг с ним что-нибудь случится?
Я стала его расспрашивать, но Джим напустил на себя таинственность и только и отвечал — отвяжись да не приставай.
Назавтра было воскресенье. В перерыве между воскресной школой и службой все вышли немножко размяться, и я увидела во дворе Аттикуса, его окружили какие-то люди. Тут был и мистер Гек Тейт, и я подумала, может, он прозрел и поверил в бога. Раньше он никогда не ходил в церковь. Тут был даже мистер Андервуд. Мистер Андервуд никогда нигде не бывал и ничем не занимался, кроме «Мейкомб трибюн» — он один был и владельцем газеты, и редактором, и наборщиком. С утра до ночи он не отходил от своего линотипа и только, чтобы подкрепиться, отпивал по глотку вишнёвки — у него тут же всегда стоял целый кувшин. Он редко выходил узнавать новости, люди сами к нему приходили и рассказывали. Говорили, он весь номер газеты сам сочиняет и сам печатает на своём линотипе. И это было очень похоже на правду. Уж, наверно, случилось что-то необыкновенное, раз мистер Андервуд вылез на свет божий.